Тифлис 1904 - Страница 17

Вдруг поручик осекся на полуслове. Лыков удивленно оглянулся на него: лицо парня сделалось белее мела.

– Что с вами?

– Вы, Алексей Николаевич, главное, ничего не делайте, просто стойте.

– Да что случилось?

– Может, тогда они вас не убьют.

Когда до коллежского советника дошел смысл последних слов, он лихорадочно полез в карман. Но вынуть револьвер не успел: Абазадзе схватил его за руку и не отпускал.

– Прошу вас, не надо! Постарайтесь спасти хотя бы себя.

Алексей Николаевич легко мог вырвать руку, но не сделал этого. В тот момент он сам не понял почему. Осознал лишь потом. Но тогда замешкался, а когда повернул голову, коляску уже окружили конники. Девять человек взяли полицейских в кольцо и навели на них винтовки.

Вперед выехал туземец с крашеной бородой, весь обвешанный оружием.

– Ну, собака, узнал меня? Узнал свою смерть?

– Да, я тебя узнал, Динда-Пето.

Поручик встал в фаэтоне во весь рост. Голос его не дрогнул; он смотрел на абрека с вызовом.

Несколько разбойников полезли в экипаж, грубо обыскали седоков. У Лыкова забрали револьвер, часы, бумажник и полицейский билет. Сопротивляться было бесполезно.

– Кто это с тобой? Тоже полицейский?

– Он ни при чем в нашей распре, отпусти его.

Абрек взъярился:

– Ты еще будешь мне указывать?! Ты, мертвец!

Ему подали документы сыщика, и он прочитал вслух по слогам:

– Де-пар-та-мент по-ли-ции. Шайтан, я так и подумал.

Коллежский советник лихорадочно соображал. Дело плохо: они окружены и обезоружены, бандиты держат их на прицеле. Дорога, только что оживленная, вдруг опустела. Повозки, завидев издалека, что делается, разворачивались и улепетывали. Помощи ждать было неоткуда.

Тут Абазадзе заговорил, так же спокойно, без дрожи в голосе:

– Динда-Пето, если ты мужчина, то дерись, как мужчина. Я убил твоего брата в честном бою. Верни мне шашку, и мы сразимся. Пусть твои товарищи рассудят наш поединок.

Разбойники одобрительно загудели: храбрая речь поручика понравилась им. Но главарь без предупреждения нажал на курок. Раздался выстрел, пуля угодила Абазадзе прямо в сердце. Он свалился из фаэтона на дорогу. Ахнув, сыщик бросился ему на помощь. Посадил, прислонил к колесу. Кровь хлестала из раны фонтаном, заливая мундир и шаровары. Посмотрев питерцу в глаза, умирающий успел сказать:

– Только ничего не делайте… себя спасайте…

В глазах у Лыкова потемнело. Он распрямился над мертвым, сжал кулаки. Кочи смотрел на него с седла, играясь дымящимся маузером.

– Что, хочешь за ним следом? Гляди у меня. Кто такой, зачем ехал?

Скулы у сыщика свело, ноги едва держали. Кажись, отбегался… Кто же оставит свидетеля убийства полицейского в живых? Но вдруг Динда-Пето сказал:

– Передай там, что это сделал я. Казнил кровника, как обещал. Передашь?

Сыщик кивнул, не в силах вымолвить хоть слово.

– Язык проглотил, нечистое животное?

– Пе… передам.

– Еще раз попадешься – шкуру спущу!

Абрек скомандовал что-то по-татарски, и его люди сбились в отряд. Мигом распрягли полицейских лошадей, оседлали их, а своих сповоженных взяли за уздечки. Сыщик смотрел на них и ждал выстрела в упор. Между тем Динда-Пето гикнул, после чего шайка скрылась в ближайшем лесу. Все произошло в считаные секунды. Только что Лыков стоял под дулами винтовок и молился – и вот уже никого нет. Лежит мертвый поручик, причитает перепуганный кучер, высоко в небе поют птицы. Жизнь продолжается. И он, Лыков, тоже живой, ни царапины на нем. Вот только как теперь объяснить людям, почему он цел и невредим, а его спутник умер? И питерец ничего не сделал, чтобы помочь товарищу.

Потом сознание сыщика отключилось. Напряжения последних минут, когда жизнь висела на волоске и зависела от каприза дикого горца, нельзя было дальше переносить. Лыков опустился на землю и, словно во сне, затянул старую солдатскую песню:

– По фронту наш полковник
Отважный проскакал.
«Ребята, не робейте», —
Он ласково сказал.
Кавказские вершины,
Увижу ли вас вновь?
Вы, горные долины,
Кладбища удальцов.

Сколько он так бубнил, Лыков не знал. Но потом сознание вернулось. И он увидел себя сидящим на пыльной дороге: он пялился на конус Вераны и пел… Вокруг стояли люди, много людей, и смотрели на него. Крестьяне в синих чухах, какие-то разряженные господа, солдатик с артиллерийскими погонами… В душе Лыкова вспыхнула надежда: а вдруг ему померещилось, вдруг это просто затмение? Однако стоило ему повернуть голову, как он увидел у своих ног труп поручика Абазадзе. Кровь уже застыла, лицо, недавно такое красивое и мужественное, потемнело.

Дальше началось трудное возвращение в Тифлис. Экипаж привязали к арбе, погрузили в него тело офицера. Рядом сел коллежский советник; возница перебрался к крестьянам. И скорбный поезд тронулся. Они едва плелись и оказались возле полицейского управления только под вечер. Но там уже знали про нападение. Губернатор Свечин и помощник полицмейстера Шмыткин выбежали к подъезду, на руках внесли убитого в общую комнату и положили на диван. Явились все свободные от дежурства и окружили покойного. Было тихо, никто не мог вымолвить ни слова… Потом Свечин подошел к питерцу, неожиданно обнял его и с чувством сказал:

– Слава богу, хоть вы живы! Абрек оставил вас, чтобы передать сообщение?

– Да. Не думал…

– С жизнью уже простились?

– Именно так.

– Вы, Алексей Николаевич, не интересовали Динда-Пето. Он мстил кровнику, а вы лицо постороннее. Мог убить за то, что полицейский, но решил использовать как почтальона. Да… Вот так мы здесь и служим.