– Впечатлен! Урок сыскного мастерства – вот что вы нам преподнесли, Алексей Николаевич. Я, признаться, не поверил Скибе.
– Скибе?
– Тот заявил: вы из таких передряг вылезали, что хоть романы пиши. Правда, будто бы однажды вас завалило в пещере? Вы несколько дней там просидели, чуть не застрелились с горя. А потом взяли и вылезли…
– Было такое.
– И вот снова утерли всем нос, – восхитился Трембель. После чего посерьезнел и указал рукой на стул: – Прошу. Надо о многом поговорить. Начнем с того, что вам рассказал Динда-Пето. Мы его сейчас, конечно, допросим. Но первые сведения хочется услышать немедленно.
– Самое главное, господа, что абрек обрисовал мне общие контуры «большой постирочной»…
– Ух ты! Он тоже в деле?
– Как один из посредников. Дайте мне перо и бумагу, Карл Федорович. Буду сейчас рисовать.
Сыщик положил перед собой чистый лист и начал чертить на нем схему. Но вдруг отложил перо.
– Первые сведения о деле я получил все же не от Чолокова, а от Имадина Алибекова. И обещал ему за это помилование. Давайте решать, как быть.
– Ай-ай, какое легкомысленное обязательство, – сощурился начальник особого отдела. – Вы еще не государь, чтобы обещать такое.
– Способ получить прощение есть, и он в руках у Плеве, – напомнил ему Лыков. – Вы же готовили документы на тех пятнадцать человек, что уходят на войну?
– Готовил, – подтвердил статский советник.
– Где пятнадцать, там и шестнадцать.
– Ну, если вы берете разговор с министром на себя…
– Еще как беру. От вас, Карл Федорович, честно говоря, в этом деле ничего не требуется. Только выдать Имадину временное удостоверение личности.
– С разрешения министра – хоть завтра.
– Вы его пока подготовьте, – жестко закрыл тему питерец. – Скоро понадобится.
И опять взялся за перо.
– Значит, так. Базисом «большой постирочной», как я и предполагал, является Тифлисское казначейство. Финансовым покровителем лавочки состоит господин Козюлькин.
– Не может быть! – ахнул Ковалев.
А Трембель ударил кулаком по столу:
– Факты есть? Бросить такое обвинение против губернского казначея!
– Допросим Елизбара Чолокова и получим факты.
– Слова полуграмотного туземца? – покачал головой Трембель. – Против слов действительного статского советника.
– Что же, дэ-эс-эсы уже не могут совершать преступлений? – язвительно осведомился Лыков. – Они все святые?
– Без фактов – да. А слов абрека недостаточно, пусть предъявит доказательства. Расписки или что-то подобное.
– Карл Федорович, а как вы представляете себе такую расписку? Я, Козюлькин, взял у бандита Чолокова ворованные деньги, сумма прописью, и обменял их на «чистые». Так, что ли?
– Ну, тогда хотя бы несколько свидетелей!
– Прикажете вызвать их из горных убежищ в суд? Какие могут быть свидетели в таком деле?
– Господин коллежский советник, – начал Трембель, задыхаясь от возмущения, – вы действительно собираетесь арестовать губернского казначея на основании показаний одного преступника? А если это оговор?
– Нет, господин статский советник, я не так глуп, – парировал сыщик в том же тоне. – Пока нет веских доказательств, арест невозможен. Мы начали говорить о том, как устроено преступное предприятие и кто им заправляет.
– Но это лишь ваши предположения!
– Разумеется. Вы вольны их оспаривать, подвергать сомнению, требовать проверки. Мы так и собирались поступить, разве нет? Идет дознание. В его рамках я сообщаю непроверенные сведения, полученные путем допроса арестанта. Постепенно наше дознание будет продвигаться вперед. Непроверенных сведений станет меньше. А подтвержденных фактов – больше.
Сыщик уговаривал начальника особого отдела, словно няня – капризного малыша.
– Хорошо, – согласился Трембель, – продолжайте излагать ваши непроверенные сведения.
– По словам двух лиц – Алибекова и Чолокова, – «постирочная» существует уже около трех лет. Началось все с услуги, которую Козюлькин оказал дашнакам.
Статский советник дернулся, но промолчал. Сыщик продолжил:
– Он тогда впервые обернул деньги, полученные боевиками путем шантажа. А потом понял, что спрос на такую услугу высокий и ее можно предложить многим.
– Кому еще? – подал голос полицмейстер.
– Кроме дашнаков, еще партии «Гнчак». Той, что покушалась на князя Голицына. Вообще же клиенты идут с трех сторон.
Трембель схватил карандаш и навис над столом.
– Первые – это террористы-революционеры. Они добывают средства или вымогательством, или экспроприациями. И там, и там деньги могут быть помечены, и возникает необходимость заменить их на «чистые».
– Это дашнаки, «Гнчак», а кто еще? – требовательно спросил статский советник.
– Еще эсеры, анархисты и большевики. От тех обменом занимается некий Камо. Слышали о таком?
– А то как же. Симон Тер-Петросян, сын подрядчика из Гори. Он сейчас в губернской тюрьме.
– Давно?
Начальник особого отдела задумался:
– Так… Когда бишь я его допрашивал? В сентябре прошлого года. С тех пор и сидит.
Странно, подумал сыщик. Имадин сказал, что Камо часто ходит на Александровскую улицу, дверь в казначейство ногой открывает. А он уже восемь месяцев находится в тюрьме. Действительно, слова приятеля надо перепроверять.
– Из политических все?
– Еще поляки. От них сюда приезжают курьеры и через соотечественников выходят на «большую постирочную».
Трембель черкнул что-то и сказал: