– Скоро рассветет, на дороге появятся путники, – встревожился Лыков. – Пойдем отсюда в тихое место, договорим.
Они взяли лошадей в повод и полезли по горной тропе на перевал. Тропа была крутая, наверху стояла одинокая башня. Когда поднялись, сыщик увидел на соседней вершине развалины большой крепости.
– Это Бочорма? – спросил он.
– Да. Раньше там был значительный город. Но двести лет назад люди ушли оттуда. Теперь Бочорма просто аул, он дальше, в долине Иоры. А в крепости остался храм. Там икона с локтем Святого Георгия…
– Что такое икона с локтем? – не понял сыщик. – В иконе находятся мощи?
– Да, мощи. Поэтому там людно.
– А что за одинокая башня на этой горе?
Алибеков пожал плечами:
– Верно, сторожевая. Но здесь пусто и тихо, нам никто не помешает.
Они уселись так, чтобы заранее увидеть, если кто-то поднимется на гору. И начали серьезный разговор.
– Значит, ты теперь разбойник, – констатировал Лыков. – А когда расставались, был честный человек.
– Увы. Я вернулся в свой аул и не нашел пристанища. Саклю разрушили кровники. Девушка, которую я любил, вышла замуж за другого джигита. Хуже всего, что тот стал выживать меня из аула. Боялся, наверное, что она убежит со мной. Аксакалы судили-рядили и постановили мне уйти. Тот богатый, он подкупил аксакалов… Никто, ни единый человек, не поднял голоса в мою защиту. Почему так? Я обиделся на общество и вышел из него. Сказал: вы мне больше не земляки. В Усть-Каре чужие люди помогали, а здесь свои гонят.
– Ну, с тобой поступили несправедливо. Бывает. В жизни много несправедливого. Это еще не значит, что надо становиться разбойником.
– Меня оговорили, сказали, что я бежал с каторги. Хотя, ты же знаешь, мы с сестрой поехали туда по своей воле, следом за братом. Участковый начальник не стал разбираться и велел меня арестовать. Только в Темир-Хан-Шуре установили истину, отпустили. Но я уже разозлился на весь мир. Хотите, чтобы я стал разбойником? Ну, так и быть! Но сначала пошел добывать марганец в Чиатурах. Знаешь, какой это ад? Едва не погиб там, завалило в шахте, товарищи раскопали. Мы добывали «черный камень» по восемнадцать часов в день. С трудом я заработал на лошадь и перешел в чалвадары. Тоже трудно: ползешь-ползешь по горной дороге и думаешь, кто быстрее сдохнет, лошадь или ты. А приемщик всегда обвешивает! Кончилось тем, что я продал лошадь с повозкой и купил винтовку. Старую однозарядную винтовку Крынка. И стал зарабатывать на жизнь ею. Знаешь, Алексей, уже через месяц у меня были и сильный конь, и магазинка, и кинжал в серебре!
Лыков покрутил головой:
– Эх, простая душа… Как же освободить тебя от наказания? Сколько людей ты ограбил за пятнадцать лет?
– Слушай, я не маленький, не надо меня обманывать и утешать. Говорю же, пути назад уже нет. Только в Сибирь, на каторгу за мои проступки. Но туда я не пойду, лучше умру.
Сыщик пропустил слова разбойника мимо ушей – он думал. Потом лицо его просветлело:
– Есть же способ!
Имадин недоверчиво смотрел на него.
– Есть! Ты забыл, что идет война с японцами.
– Ну и что? Здесь, в горах, какое дело властям до войны с японцами? Опять ты меня утешаешь.
– Слушай меня, Имадин. Все еще можно исправить, если ты действительно никого не убил.
– Клянусь памятью отца с матерью, только тех двух негодяев. Но они сами были хуже зверей.
– Князь Орбелиани формирует Отдельную Кавказскую конную бригаду. Там будет двенадцать сотен, по национальностям. В том числе и чеченцы. Берут охотников от двадцати до сорока лет, в виде исключения можно и старше. Неопороченных, трезвого поведения.
– Вот видишь! Кто возьмет в армию разбойника?
– Возьмут, – веско сказал Лыков. – Если я попрошу.
– Ты теперь такой большой человек? – не поверил Алибеков.
– Ну, не генерал пока. Однако чиновник особых поручений Департамента полиции в чине коллежского советника. Это как полковник.
– И что?
– Сюда я прибыл по распоряжению министра внутренних дел Плеве.
– Да что мне с того? – выкрикнул Имадин.
– Ты дослушай. Плеве готовит к Высочайшему докладу бумаги. На таких, как ты, – замаравших себя разбоями, но готовых раскаяться. Сейчас их пятнадцать человек. В виде исключения им разрешат пойти на войну. И если они уцелеют, то будут помилованы. Грехи им простят, люди смогут вернуться к обычной жизни. Хотя прежде они совершали преступления.
– Ага! Кажется, я понимаю тебя…
– Наконец-то. Будешь шестнадцатым. Это я смогу, уговорю министра.
– Неужели так можно? – усомнился чеченец. – А как было бы хорошо больше не прятаться… Трудно в горах, очень трудно. Мне сорок годов, а я уже старик.
– Помоги мне выполнить поручение, и Плеве все сделает. Ведь не в санаторию ты поедешь, а на войну. Сам понимаешь, тебя могут там убить.
– Я согласен! – эмоционально воскликнул Имадин. – Что для этого надо сделать?
– Для начала – перестать кричать. Не то нас услышат с дороги.
– А еще? – усмехнулся разбойник, понизив голос.
– Есть шайка, которая помогает грабителям «отмывать» деньги и доходные бумаги. Она где-то здесь, на Кавказе. Меняет «грязные» бумаги на «чистые».
– Слышал, – кивнул чеченец. – Они берут от пятнадцати до двадцати процентов, так?
– Да… Но…
– Это делают армяне, а подмешивают деньги в Тифлисском казначействе.
Лыков не поверил своим ушам:
– Армяне? В казначействе столицы края?
– Да.
– Откуда ты знаешь?
– Среди разбойников это давно известно. Плати и получай услугу.