Через час статский советник Трембель вызвал к себе Лыкова. В кабинете чиновника Алексей Николаевич увидел бравого ротмистра Чачибая.
– Арзакан Георгиевич, ты нашел место, где на нас нападут? Осталось полдня.
– Нашел, дорогой, нашел. Для этого мы тебя и позвали.
– Где?
Грузин подошел к плану города и ткнул карандашом в площадь Солдатский базар:
– Здесь.
Коллежский советник был вынужден согласиться:
– Да, мимо нее мы никак не проедем.
– Тут сходятся сразу несколько улиц, – пояснил Чачибая. – Базарная, Графская, Пушкинская и Мухранская. Очень удобно для бандитов: они будут подтягиваться со всех сторон по два-три человека, чтобы не вызывать подозрений. А я заранее рассажу своих конвойцев по ближайшим духанам. Дадим им соединиться – и ударим.
– Но пусть сначала нападут, – заявил Лыков.
– Конечно. Брать, так с поличным.
Трембель спросил из-за плеча ротмистра:
– Алексей Николаевич, не хотите привлечь к операции своих пограничников?
– Не хочу, Карл Федорович. Они подчинены мне для другого, разрешение на участие в бою может дать только министр финансов Коковцов.
– Ну ладно, справимся своими силами. Я и полицию не хочу привлекать. Там много слабого элемента, еще проболтаются. Конвой князя Голицына – самая надежная сила. А вы держитесь настороже. Главное, опасайтесь трамвайщика! Он постарается выстрелить вам в спину.
– Скиба будет в карете, а я снаружи.
– Тоже очень опасно.
– Арзакан Георгиевич со своими головорезами прикроют. И потом, не впервой, я в таких переделках уже бывал, что…
Тифлисцы переглянулись, и статский советник сказал:
– Ну-ну…
Протянул руку питерцу, прощаясь:
– Тогда до завтра. В десять часов я прибуду в анонимное общество, вместе будем деньги пересчитывать.
– До завтра.
Остаток дня Лыков не находил себе места. Хорошо, конечно, что он назначил себя на главную роль. Не будет совестно перед погибшими – если сам уцелеет. Но умирать отчаянно не хотелось. Сейчас бы напиться, но перед боем нельзя. Надо пережить завтра этот страшный час, пережить и уцелеть. А там будет легче. Всю камарилью к ногтю – и домой.
В конце концов он не выдержал и приехал к Виктории Павловне во врачебную управу. Фомина-Осипова удивилась и сразу разволновалась:
– Что случилось?
– Извини, ты не можешь отправить сына к отцу сегодня вечером? Вне очереди.
Докторша стала совсем бледной:
– Объясни, что произошло! Тебе угрожает опасность?
– Нет, что ты. Просто соскучился. Давно не виделись.
– Так соскучился, что не мог подождать два дня? Не лги мне, я уже взрослая женщина.
– И в мыслях нет врать. Завтра уезжаю по всему Кавказу: Александрополь, Эривань, Баку… Долго не приеду. А я и без того истосковался.
Виктория Павловна впилась в сыщика глазами. Ах, как трудно обмануть этих женщин! Они чувствуют сердцем, слова тут не помогают. Лыков просто молча смотрел, не отводя взгляда. И Виктория увидела, что хотела. Ведь поняла, все она поняла! Сыщик был в этом уверен. Но прикинулась, будто поверила:
– Хорошо. Жду тебя к девяти. Сумеешь?
– Да. Спасибо.
В ту ночь она любила сыщика, как в последний раз. Разговоры были ни о чем, да и мало было разговоров… Ранним утром Алексей Николаевич вышел на улицу, оглянулся. Знакомый силуэт в окне. Чуть качнулась рука: прощай. Он выпрямил спину и пошел, убеждая себя не бояться. Все началось с его испуга, когда он дал расстрелять молодого парня. Вот теперь нелюди за это ответят.
В десять утра в кассе анонимного общества вовсю кипела работа. Варун-Секрет пересчитывал банкноты и увязывал их в пачки. Банкноты были разного номинала: от пятисотрублевок до четвертных. Отдельно в кожаные сумы укладывали золотые десятки, завернутые в красные кульки. Пересчет и упаковка продолжались с вечера. За это время счетчик не выходил из помещения кассы, ел и спал там и порядком вымотался.
Лыков с Трембелем сидели в кабинете директора-распорядителя и ждали. Питерец уже переоделся в мундир стражника. Скиба бегал туда и обратно, внося в обстановку нервозность. Наконец через сорок минут он пришел и сообщил:
– Закончили.
– Пойдемте взглянем, – предложил статский советник.
Они зашли в кассу. На полу лежало шесть мешков и несколько кожаных сумок.
– Будете пересчитывать? – с сарказмом поинтересовался Варун-Секрет.
– Черт в них ногу сломит, – махнул рукой сыщик. Взял под мышку два мешка и пошел на двор.
Там уже стояла карета государственного казначейства. Четыре могучих коня били копытами. Рядом сгрудились спешенные стражники. Алексей Николаевич подошел к ним и сказал:
– Ребята, я коллежский советник Лыков. А оделся унтер-офицером для конспирации.
– Понятно, ваше высокоблагородие!
– Вы уже знаете, что на нас хотят напасть.
Конвойцы сразу посерьезнели.
– Знаем. А где именно, ваше высокоблагородие?
Лыков оглянулся. Из окна на него смотрел Трембель.
– Место точно неизвестно. Подготовьте оружие и будьте настороже.
Конвойные вынули обоймы, зарядились и поставили винтовки на предохранительный взвод.
– Закуривай пока, – скомандовал питерец. Повернулся к двери и крикнул: – Давайте поживее! Тащите остальное.
Вышел Скиба с кожаной сумкой. Он был бледен, как смерть.
– Все помните? – шепотом спросил Лыков, хотя в этом не было уже никакого смысла.
Максим Вячеславович молча кивнул и полез за портсигаром.
Еще пять минут они стояли и курили, несколько человек, идущих на смерть. Карету давно загрузили, кучер сел на козлы. Уехал Трембель, на прощание пожав им руки. А люди все топтались, словно хотели еще немного оттянуть страшный момент.